Знаменитый американский писатель-фантаст Роберт Шекли, произведениями которого зачитывались у нас в стране еще в 70-е годы, сегодня, в свои 76, остается все таким же бесшабашным выдумщиком и фантазером, каким был лет 30–40 назад. Пишет фантастические рассказы, балуется «кислотой», шатается по планете и даже подумывает написать книгу о российской действительности, в чем и признался в эксклюзивном интервью «Новым Известиям».
– Господин Шекли, вы мастер короткого рассказа. Откуда же взялась эта безумная идея – написать роман, да еще о стране, расположенной за три моря?
– Только не надо всех этих «господин» да «мистер». Я все-таки простой американский парень, китайских церемоний не люблю. Зовите меня по-простому – Боб. А что касается моего будущего романа... Я, конечно, люблю рассказы, да и получаются они у меня лучше всего. Но я и длинные произведения умею писать – вспомните «Обмен разумов»! А вообще-то для писателя главное – не стать жертвой собственных стереотипов. Когда мне понадобились деньги, я не задумываясь принял участие в голливудском проекте «Чужие против Хищника» и не пожалел об этом. Когда бы еще мне удалось поработать в столь жестко ограниченном литературном пространстве, попробовать свои силы в новом жанре? Роман «Жатва Чужих» (в русском переводе «Кровавый урожай». – Ред.), судя по отзывам, получился очень даже ничего. Что касается выбора в качестве объекта России, то здесь все очевидно… Вы живете в совершенно фантастической стране. Здесь я чувствую себя героем какого-то научно-фантастического произведения, побывавшим на другой планете. А ведь был я только в крупных городах – Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге. Что же тогда делается в российской глубинке? Вот бы просто поездить по деревням. Какой материал для фантастического рассказа!..
– Вы, наверное, страшно удивились, узнав, что в России издаются и переиздаются ваши книги?
– Не то слово! Мне и в голову не приходило, что за «железным занавесом», в «империи зла» читают мои книги. Я, признаться, был весьма тронут, когда в первый мой визит в Россию, в Санкт-Петербург, ко мне подошел какой-то молодой человек и показал мою книгу, перепечатанную на машинке. Зачем он это сделал? Неужели у вас нельзя было просто купить понравившуюся книгу? Похоже, в России я более популярен, чем в Америке. По крайней мере дома журналисты не осаждают меня так, как здесь.
– Вы уже несколько раз были в России. Изменилась ли наша страна за последние годы?
– Не так уж много я успел повидать, да и Россия – страна удивительно многообразная. Екатеринбург, к примеру, гораздо более живой и динамичный город, чем Москва и... Питер. Я правильно произношу? У вас сейчас менее напряженная обстановка, чем была раньше. Со стороны видно, что процесс становления новой России идет полным ходом. Люди за годы реформ стали гораздо более свободными.
[%65%]– А вот россияне реформами недовольны. Неужели вам все понравилось? Бомжи на Невском не вызывают отторжения?
– Кто я такой, чтобы рассуждать о бедах и проблемах России? У нас в Америке есть хорошая поговорка: «Не критикуй никого, пока не прошел хоть милю в его сапогах». Но если честно, меня куда больше тревожат ошибки моего собственного государства, чтобы внимательно отслеживать ситуацию в вашем.
– Какие же непоправимые ошибки совершают Соединенные Штаты, чтобы так беспокоиться об их судьбе?
– Мы на удивление плохо знаем свою культуру, не прислушиваемся к мнению собственных писателей. А ведь еще Стейнбек писал о «мухах, которые захватили мухоловку». Да и другие предупреждали об опасности строительства сильной империи. А в результате ситуация уже доведена до абсурда. Мы захватили Ирак, надеясь получить какие-то преимущества, но добились только контроля над нефтяными скважинами.
– Тоже неплохо, особенно если учесть, что нефть в Америке вот-вот кончится?
– Да не нужна она нам ни на Ближнем Востоке, ни на Аляске! Чем скорее закончится нефть, тем быстрее в Америке появятся экологически чистые водородные автомобили, тем скорее мы переключимся на гелий, иридий, другие источники энергии.
– Что же тогда нужно для счастья простым американцам?
– Хотите знать мое мнение? Я скажу – старые руины. Нам до такой степени не хватает полуразрушенных замков и старинных дворцов – живой, осязаемой связи с прошлым, что мы строим их в Орегоне. Вот только железобетоном не заменишь реальную историю, по которой тоскуют американцы. Вместо того чтобы захватывать Афганистан, в котором вообще ничего нет, нам надо было завоевать Францию, Италию и экспортировать в Америку их архитектурные шедевры и произведения искусства. А может быть, вы продадите нам пару дворцов? В окрестностях Петербурга я видел несколько подходящих. Они все равно вот-вот разрушатся.
– Что-то я вас, американцев, не понимаю. С одной стороны, тоскуете по высокой европейской культуре, а с другой, проводите в жизнь идеи глобализации – «мир будет безопасен для Америки, только если он будет похож на Америку»?
– Ну да, посредством Голливуда, этой «фабрики грез», города иллюзий и т.д. мы стараемся привнести в мир американскую систему ценностей.
– А мне-то казалось, что свою систему ценностей американцы приносят на штыках, к примеру, в Ирак?
– Вся эта идея о насильственной демократизации Ближнего Востока – откровенный бред от начала и до конца. Людей вообще очень сложно повернуть в ту или иную сторону. Мир сегодня разделился на две неравные части. Большая бежит за Америкой, пытаясь ее догнать, меньшая, в основном арабы-фундаменталисты, пытается замедлить скорость своей жизни, как-то уйти от быстрой цивилизации. Парадокс в том, что и та и другая тактики априори обречены на провал. Тот, кто подражает, всегда проигрывает. Тот, кто прячет голову в песок, пытаясь уйти от проблем, проигрывает вдвойне. Единая цивилизация – утопия, поскольку она предполагает одного правителя, а это в принципе невозможно. И слава Богу! Я люблю путешествовать, мне нравятся разные люди, разнообразная одежда и пища. Очень хорошо, если мир будет состоять из небольших стран, каждая из которых будет жить по своим принципам. Безопасным же для Америки мир станет, если удастся преодолеть голод и болезни, которые и порождают терроризм.
[%64%]– Миллионер бен Ладен явно не страдал от голода и нищеты, но это не помешало ему стать террористом №1…
– Он не террорист, а политик, а они по определению хорошими не бывают. С точки зрения простого человека и Буш, и бен Ладен, и Саддам Хусейн – одинаково плохие люди, решающие свои проблемы путем насилия и жестокости. Но в демократическом обществе подобному лидеру можно противостоять, а в тоталитарном недовольных просто убивают.
– За «плохим человеком» бен Ладеном стоит весь мусульманский мир?
– Не весь мир, а всего лишь группа фанатиков, у которой, конечно, большое будущее, если в нее еще вложат деньги. Мы сами создали себе врага в лице «Аль-Каиды». Даже если мы победим международный терроризм, на сцене замаячат какие-нибудь злобные пришельцы с Альфа Центавра, с которыми мы будем сражаться не щадя живота своего. Человечество имеет громадный опыт по производству фантомов и поиску козлов отпущения. Ну кто бы в начале просвещенного ХХ века мог подумать, что Первая мировая война разразится из-за убийства одного человека?
– Должно быть, фантасты? Им ведь по определению положено предсказывать будущее.
– Да бросьте! Некоторые вещи, описанные в фантастических произведениях, действительно стали реальностью, но только потому, что идеи буквально носились в воздухе. Будущее же в принципе непредсказуемо. Мы живем в настоящем, а все прогнозы, утопии и антиутопии – не более чем игра воображения. Что действительно может дать человеку фантастика, так это чувство безграничной свободы и бескрайних возможностей – если что-то возможно в научно-фантастическом произведении, то когда-нибудь это воплотится в реальную жизнь.
– Может быть, стоит ввести фантастическую литературу в школьную программу?
– Упаси Бог! Если по моим книгам кого-то начнут учить жить, это будет равносильно «поцелую смерти» – я ведь просто высмеиваю вещи, которые мне не нравятся. Шучу, чтобы скрыть страх перед будущим.
– Неужели оно столь ужасно?
– Окружающий мир всегда страшил человека. Чем больше мы узнаем, тем больше начинаем бояться. Лично я стараюсь не пугаться сильно, для чего культивирую в себе определенную глупость. Что касается будущего… Не думаю, что оно будет сильно страшным, как в моих «Страж-птице», «Абсолютном оружии» или таким уж радостным, как у ваших братьев Стругацких – единственных российских писателей-фантастов, которых я читал. Наверняка осуществится какой-то средний вариант.
– Борис Стругацкий как-то признался, что будущее, о котором они с братом мечтали, уже никогда не наступит. А что насчет вашего варианта светлого будущего?
– Идеальное будущее всегда будет мечтой, причем недостижимой. Кто же признается, что уже дошел до светлого будущего? К чему тогда стремиться? О чем мечтать? В молодости человек с надеждой смотрит в будущее, в старости же все чаще оглядывается в прошлое. Я, к примеру, скучаю по «веселым 60-м». Это было чудесное время для писателя. С детства, когда я прочел Хайнлайна и Мэритта, я мечтал зарабатывать на жизнь писательским ремеслом. И в 60-е это сбылось: все, что я писал, я продавал в журнал Galaxy, потому что у меня уже было имя, а они хотели от меня еще и еще. Я жил тогда в Гринвич Виллидж, сейчас это чудовищно дорогое место, а тогда цена, по которой сдавались квартиры в Нью-Йорке, контролировалась законом. Потом я получил работу в Голливуде и перебрался в Калифорнию, в Санта-Монику, это рядом с Лос-Анджелесом. Там я подружился с кучей очень милых людей, в частности с Харланом Эллисоном. Я не скрываю, что всегда интересовался психоделическим движением – принимал много «кислоты», или ЛСД, курил марихуану. Еще у меня были близкие отношения со снотворным, потому что мне было трудно заснуть. А вот алкоголь – явно не мой наркотик. У меня был очень неудачный опыт во время войны в Корее. Как-то на Новый год мы пили бренди, и у нас было всего восемь конфет на закуску. На утро было так плохо, что после этого я несколько лет вообще не притрагивался к алкоголю. А сексуальная революция… В основном это происходило с другими людьми. У меня было три прекрасных и вполне законных сексуальных опыта. Но это все-таки не совсем мое. Если же говорить в общем… Знаете, мы все тогда думали, что будем жить в либеральной Америке. После 11 сентября я в это уже не верю.
– Вас пугают террористы?
– Я не думаю, что Америка еще раз подвергнется атаке извне. Опасность исходит изнутри, от правых ультрапатриотов. Лучше уж терять по паре небоскребов в год, чем иметь законы, которые у нас сейчас приняты, когда любой человек может быть брошен за решетку на том основании, что он когда-нибудь может что-нибудь не то сделать против США. Меня пугают соотечественники, преисполненные сознания собственной правоты, замешенной на религиозном фанатизме и американской мечте. К чему это может привести, мы все видели на кадрах из тюрьмы Абу-Граиб.
– Вы полагаете, что американцы должны уйти из Ирака?
– Это был бы самый простой вариант, но история такие варианты не приемлет. С тоталитарными режимами надо бороться, но танки здесь бессильны. Мы свергли Саддама, но вместо торжества демократии получили массу мелких людоедов, жаждущих занять его место и ежедневно проливающих кровь. Как выйти из этой ситуации, я, честно говоря, не знаю. Ваши фантасты Стругацкие в свое время высказали интересную идею об институте прогрессорства, подтягивающем отсталые цивилизации до более высокого уровня. Может быть, стоит взять ее на вооружение? В одном я уверен – стремление к равенству заложено в самой природе человека, рано или поздно оно пробьет себе дорогу, и в мире установится новый порядок. Иного выхода просто нет, если мы не хотим исчезнуть с лица Земли, как динозавры.
Источник: www.newizv.ru
Тем временем:
... Что делал потом? Что я обычно делаю в это время?» Он мог бы забыть, что пошел в кухню, открыл холодильник, достал бутылку содовой. Потом с бутылкой в руке прошел через гостиную, нагнулся сперва за «Нью Йорк тайме», лежавшей на круглом столике, потом за портфелем, который был на полочке под вешалкой. Вечно у него полны руки, когда он идет к себе в закуток, и каждый раз он бьется над одной и той же задачей: как открыть, а потом закрыть дверь, ничего при этом не уронив?
Бог его знает, что было в этой комнатке до того, как дом перестроили. Прачечная, что ли? Чулан для хранения инструментов? Ему как раз нравится, что она непохожа на обычные комнаты: во первых, потолком, скошенным в том месте, где проходит лестница, во вторых, тем, что при входе надо спуститься на три ступеньки вниз, а пол сложен из широких, неровных каменных плит и, наконец, единственным окошком — оно такое высокое, что открывается с помощью веревочки и блока. Он все устроил своими руками: покрасил, смастерил вдоль стен стеллажи, провел сложную систему освещения, выискал на распродаже коврик, которым прикрыл плиты там, где кончалась лестница.
Кристина играет в бридж у Митчелов. Почему он в мыслях называет ее «мамаша» — ведь она всего то на два года старше его? Наверно, из за друзей: у кого есть дети, те часто при них называют жен «мамами». Но ему бывает не по себе, если это слово срывается у него с языка в разговоре с ней, и он испытывает смутное чувство вины. Если она не играет в бридж, то спорит о политике, вернее, о долге перед общественностью поселка и об усовершенствованиях в нем.
В сущности, работа, которой он, Спенсер, занимается, тоже общественная: сидит один у себя в закутке и проверяет работы по истории, написанные его учениками.
Правда, «Крествью скул» — школа не местного масштаба. Даже напротив: больше всего учеников поступает из Нью Йорка, Чикаго, с Юга и из самого Сан Франциско. Солидная школа, дающая подготовку для университета. Она не входит в число тех трех или четырех, которые приплетают к разговору всякие снобы, но все же заведение серьезное.
Так ли уж не права Кристина с ее страстью к общественной работе? Зря только она об этом так много говорит, да еще таким непререкаемым тоном, зря навязывает эти заботы всем и каждому...
