...
Я кивнул.
-- В левой руке он держал комок смятых бумажных денег.
Мистер Грант сделал глотательное движение.
-- Я ссудил его пятнадцатью долларами.
Я тоже сглотнул.
-- А я -- двадцатью.
Мистер Грант взглянул на креветку, словно силясь вспомнить, чьими
стараниями она очутилась на вилке.
-- Полагаю, -- задумчиво молвил он. -- Полагаю, нам следовало бы... --
голос его совсем ослаб.
-- Идемте, потолкуем с Уилкинсом, -- предложил я.
-- Что ж, пожалуй, -- со вздохом согласился Грант и вышел в коридор,
тщательно прикрыв за собой дверь квартиры. Мы поднялись на второй этаж.
В этом квартале Западной девятнадцатой улицы стояли почти исключительно
трех- и четырехэтажные дома без лифтов, но зато с каминами и садиками. В
квартирах были высоченные потолки. Ума не приложу, как этому району столько
лет удавалось избегать знакомства с бабками рабочих по сносу зданий. В нашем
доме мистер Грант занимал первый этаж, на втором проживал отставной военный
летчик по имени Уилкинс, а я обретался на третьем. Все мы жили бобылями,
были людьми тихими и малоподвижными и не очень любили шум. Мне стукнуло 31,
и я был младшим из нашей троицы, а старшенствовал у нас Уилкинс.
Мы добрались до его двери, позвонили и стали ждать, состроив
скорбно-растерянные мины, издревле присущие всем дурным вестникам.
Вскоре дверь открылась, и перед нами предстал Уилкинс -- ни дать ни
взять редактор отдела писем "На склоне лет", облаченный в синюю рубаху с
красными нарукавниками; зеленый солнцезащитный козырек был сдвинут на лоб. В
заляпанной чернилами руке Уилкинс держал древнюю самописку...
