... Не знаем же мы вот
до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или же наоборот?
Что это за подъезд? Я до сих пор не имею понятия; но так и
надо. Все так. Все на свете должно происходить медленно и
неправильно, чтобы не сумел загородиться человек, чтобы человек
был грустен и растерян.
Я вышел на воздух, когда уже рассвело. Все знают - все,
кто в беспамятстве попадал в подъезд, а на рассвете выходил из
него - все знают, какую тяжесть в сердце пронес я по этим
сорока ступеням чужого подъезда и какую тяжесть вынес я на
воздух.
Ничего, ничего, - сказал я сам себе, - ничего. Вон -
аптека, видишь? А вон - этот пидор в коричневой куртке скребет
тротуар. Это ты тоже видишь. Ну вот и успокойся. Все идет как
следует. Если хочешь идти налево, Веничка, иди налево, я тебя
не принуждаю ни к чему. Если хочешь идти направо - иди направо.
Я пошел направо, чуть покачиваясь от холода и от горя, да,
от холода и от горя. О, эта утренняя ноша в сердце! О,
иллюзорность бедствия! О, непоправимость! Чего в ней больше, в
этой ноше, которую еще никто не назвал по имени? Чего в ней
больше: паралича или тошноты? Истощения нервов или смертной
тоски где-то неподалеку от сердца? А если всего этого поровну,
то в этом во всем чего же, все-таки, больше: столбняка или
лихорадки?
Ничего, ничего, - сказал я сам себе, - закройся от ветра и
потихоньку иди. И дыши так редко, редко. Так дыши, чтобы за
коленки не задевали. И куда-нибудь, да иди. Все равно, куда.
Если даже ты пойдешь налево - попадешь на Курский вокзал, если
прямо - все равно на Курский вокзал, если направо - все равно
на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда
попасть.
О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное
время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия
магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в
бездомных и тоскующих шатенов...
