... Недаром было замечено, что от нее шарахаются собаки, а
дети с криком убегают, когда она хочет приласкать их. Есть инстинкты,
которые глубже нашего разума.
В тот конкретный день она была чем-то сильно взволнована. В руке она
держала письмо, которое читала и перечитывала, слегка наморщив тонкие бровки
и мрачно поджав очаровательные губки. Вдруг она вздрогнула, и тень страха,
пробежавшая по ее лицу, стерла с него угрожающе кошачье выражение. Вот она
приподнялась, продолжая опираться на локоть, и впилась напряженным взглядом
в дверь. Она внимательно прислушивалась - прислушивалась к чему-то такому,
чего страшилась. Потом на ее выразительном лице заиграла улыбка облегчения.
Но мгновение спустя она с выражением ужаса сунула письмо за лиф платья. Не
успела она спрятать письмо, как дверь резко открылась, и на пороге возникла
фигура молодого мужчины. Это был ее муж Арчи Мейсон - человек, которого она
любила, ради которого пожертвовала своей европейской славой и в котором
видела теперь единственное препятствие к новому, и пленительному
приключению.
Американец, мужчина лет тридцати, чисто выбритый, загорелый,
атлетически сложенный, в безупречно сшитом костюме узкого покроя,
подчеркивающем его идеальную фигуру, остановился в дверях. Он сложил руки на
груди и с окаменевшим красивым лицом-маской, на котором жили одни глаза,
посмотрел на жену пронзительным, испытующим взором. Она по-прежнему лежала,
опираясь на локоть, но ее глаза глядели прямо ему в глаза. Что-то жуткое
было в этом безмолвном поединке взглядов. В каждом были заключены и немой
вопрос, и ожидание рокового ответа. Его взгляд, похоже, вопрошал: "Что ты
замышляешь?" Ее - как будто бы говорил: "Что тебе известно?" Наконец Мейсон
подошел, сел на медвежью шкуру рядом с ней и, осторожно взяв двумя пальцами
ее нежное ушко, повернул ее лицом в свою сторону.
- Люсиль, - сказал он. - Ты хочешь отравить меня?
Она с ужасом на лице и с возгласом протеста на устах отпрянула от его
прикосновения...
